Ночь перед Рождеством

[b]История, которую мне хотелось бы рассказать, не имеет ничего общего с приключениями кузнеца Вакулы. И все же есть в этой истории и чудеса, и счастливый конец.[/b]Произошло это ровно шестьдесят два года тому назад, в ночь на 25 декабря 1944 года. На нашем участке фронта вот уже целый месяц царило затишье – затишье перед бурей. Наши войска, достигнув Вислы и закрепившись на ее восточном берегу, готовились к форсированию реки. На противоположном крутом берегу лежала в руинах залитая кровью, но не покорившаяся фашистам Варшава…Группы разведчиков одна за другой уходили в ночь, чтобы захватить «языка», но возвращались ни с чем. А надеяться на перебежчиков было просто наивно. Они и раньше, при более благоприятных обстоятельствах, не баловали нас своими визитами.Теперь же между нами и немцами лежала широкая заснеженная полоса реки, так что и мышь не смогла бы проскочить незамеченной. И все-таки офицеры Политотдела армии еженощно отправлялись к Висле и через микрофон мощной громкоговорящей установки обращались к немецким солдатам с призывом прекратить сопротивление, сдаваться в плен, переходить на сторону Советской армии.В ночь на 25 декабря на выполнение этого задания выехали лейтенант Конрад Вольф и автор этих строк. Два слова об этом человеке: он младший брат легендарного разведчика, шефа внешней разведки ГДР Маркуса Вольфа, а их отец – знаменитый немецкий писатель-антифашист Фридрих Вольф, кстати, его перу принадлежит пьеса «Профессор Мамлок». Спасаясь от гестапо, семья Вольфов эмигрировала в СССР, Конрад учился в московской школе, служил в армии, там и завязалась наша крепкая дружба.В то время мы и работали в 7-м отделе по работе среди войск противника – занимались контрпропагандой. Так как был сочельник, мы несколько изменили программу вещания и вместо какого-нибудь шлягера (с чего обычно начинались передачи) использовали в качестве музыкального вступления рождественскую песню «Тихая ночь, святая ночь». Как и следовало ожидать, ее исполнение не было нарушено ни одним выстрелом. Очевидно, немцы слушали ее с благоговением. Но когда мы, сменяя друг друга у микрофона, обратились к ним с призывами, начался сущий ад. (А ведь сначала казалось, что ночь будет действительно тихой.) С противоположного берега на нас обрушился шквал огня автоматов, пулеметов и минометов. Наши голоса, хотя и усиленные репродукторами, тонули в шуме выстрелов.Внезапно мы заметили на заснеженном льду, покрывавшем реку, черную точку. Она быстро двигалась в нашу сторону. Огонь стал еще интенсивнее. Но стреляли теперь уже не в нас, а по этой точке. «Так ведь это же перебежчик!» – радостно воскликнул Конрад. Солдат вскарабкался на берег – изможденный, запыхавшийся, но счастливый, что ему удалось избежать верной смерти. Мы дали ему отдышаться, а затем подвели к микрофону и предложили обратиться к своим однополчанам. И он сделал это: называл по имени своих товарищей и кричал им: «Не верьте нашему командиру! Русские не расстреливают пленных. Следуйте моему примеру!» Тут-то случилось самое невероятное в этой и без того невероятной истории: мы опять увидели на льду реки черную точку. Еще один перебежчик! И по нему немцы тоже открыли убийственный огонь. Но опять свершилось чудо: он также выбрался на берег целым и невредимым, но попал не к нам, а к нашим соседям, оказался в расположении 1-й Польской армии, которая плечом к плечу с Советской армией сражалась за освобождение Польши. Конечно же, это был один из тех солдат, к которым обращался первый перебежчик. Нужно было свести их вместе, но как? Ведь его, наверное, уже отвезли в штаб.Мы возвратились в Политотдел и получили приказ тотчас же отправиться в штаб 1-й Польской армии. Наступила ночь. Наш грузовик долго трясся по ухабам проселочной дороги. Наверху, в кузове, ледяной ветер продувал насквозь. У Гоголя ночь перед Рождеством была очень морозной, но от этой мысли теплее не стало…Лишь после полуночи мы наконец-то добрались до нужной деревни и, оставив грузовик на улице, вошли во двор дома, где находился польский штаб. Было очень темно, ничего нельзя было различить. Внезапно раздался громкий голос: «Гасло!» Мы, правда, не поняли, что это означает, но постарались на ломаном польском языке объяснить причину нашего появления здесь. Очевидно, наше объяснение оказалось не очень вразумительным, потому что загадочное слово «Гасло!» прозвучало еще дважды, с каждым разом все более повелительно и нетерпеливо. Но мы уже исчерпали все свои более чем скромные познания в области польского языка и не могли ничего добавить. Тут прогремел оглушительный выстрел. И в то же мгновение я, несмотря на темноту, заметил (скорее, почувствовал), что Конрада нет рядом со мной. «Боже мой!», – подумал я в ужасе. – «Пуля, наверное, попала в него и – наповал!» Но в следующий момент я услышал его голос (почему-то он доносился откуда-то снизу, как будто из преисподней, и был едва слышен): «Володя, я упал в какую-то яму». На выстрел из дома выбежали несколько польских офицеров. Они помогли Конраду выбраться из ямы и объяснили нам: мы не знали отзыва на пароль (так вот что означало это таинственное «Гасло!»), и поэтому часовой сделал предупредительный выстрел в воздух.Дальше все пошло, как в прекрасной рождественской сказке со счастливым концом. Нас ввели в жарко натопленную комнату, и начальник разведотдела штаба армии (который показался нам рождественским Дедом Морозом, хотя он был без бороды и усов и не в кафтане, а в форме польского полковника) приказал привести второго перебежчика.Его действительно уже доставили в штаб. Оба солдата обнялись и от волнения не могли произнести ни слова. Я не запомнил их имен, но в моей памяти глубоко запечатлелись их лица, на которых можно было легко прочитать и перенесенный страх, и радость спасения. Каждый из них получил (точнее, сделал сам себе) самый дорогой рождественский подарок – жизнь! Мы сели в грузовик и поехали обратно в Политотдел, теперь уже с обоими перебежчиками.Ночь отступила за Вислу на запад, куда через три недели под натиском советских войск отступили корпуса и дивизии гитлеровского вермахта. На востоке забрезжила заря нового дня, первого дня Рождества…Много лет спустя я встретился в Берлине со старым фронтовым другом Конрадом Вольфом (к этому времени уже гражданином ГДР и даже президентом ее Академии искусств). Мы крепко обнялись, и, когда улеглась радость встречи, начались воспоминания, как это всегда бывает с друзьями после долгой разлуки.Бойцы вспоминали минувшие дни…В начале нашей оживленной беседы Конрад спросил меня: «Володя, а ты помнишь рождественскую ночь сорок четвертого года и двух перебежчиков?» Ответом на этот вопрос служит то, что я сейчас рассказал. Такое не забывается, даже если с той ночи прошло очень много лет.[b]Владимир ГАЛЛ, майор в отставке[/b]