[b]Москва, последние месяцы войны. Мы с мамой, бабушкой и сестрой вернулись из эвакуации. Самая яркая память о «немосковских» годах – мышата, поселившиеся в белом батоне, который был мне подарен на день рождения. Обидно!..[/b]С интересом я присматривался – заново привыкал – к своему старому дому. Собственно говоря, «нашим» в нем была лишь крохотная комнатка да еще меньшая по габаритам террасочка, утепленная отцом еще перед войной, чтобы было где спать… Дом был коммунальный; только жившая в соседней комнате тетя Маруся была нашей родственницей, а остальные были просто соседи. Хотя жили все душа в душу, словно члены большой семьи.Наша терраса отделялась стенкой от террасы тети Маруси. А та была вся заставлена сундуками и фантастически красивой мебелью – привез из Германии знакомый военный, а сам уехал на фронт довоевывать. Такие склады «трофеев» были не редкость и в некоторых других московских домах.Дом наш стоял почти в самом начале тогда еще сплошь деревянного Головановского переулка, у метро «Сокол». Это было совсем рядом с тем местом, где перед войной разбился самолет-гигант «Максим Горький». Но это случилось по ту сторону Ленинградского шоссе, за Всехсвятской церковью… Но падали на наш район самолеты и после войны. Один рухнул прямо на парикмахерскую.Но запомнились не останки самолета, а то, как раненый летчик все время просил пить. Взрослые говорили, что с такой раной он не выживет… А напротив нашего дома располагалась местная достопримечательность – пивнушка, бывшая центром притяжения всего мужского населения округи. Большинство ее постоянных посетителей было без руки или без ноги. Для них всегда находилась кружка пива, даже если приходили без копейки в кармане! Однажды в кустах около пивнушки мой сосед Валентин нашел звездочку Героя Советского Союза; а потом долго искал и наконец нашел хозяина… Помнится и другое. По соседству с этим заведением была фотография. Фотограф был еврей, и подвыпившие мужики нет-нет, да и наведывались к нему выяснять «национальные отношения». Пару раз после таких выяснений в сторону нашего двора летели, словно смертоносные снаряды, пластинкинегативы, а после окончания конфликта мы, ребята, вместе с этим несчастным человеком собирали их по морковным и огуречным грядкам, отряхивая от налипших комков земли…Я взрослел, и меня одного стали посылать в «бакалею» на Ленинградском шоссе. Помню, как на витрине и прилавках красовались лотки со всеми видами икры, а снаружи, за углом, стояла длинная очередь за мукой. Очереди были длинными, продвигались медленно. Все руки у нас были исписаны номерками, выведенными химическим карандашом. Руки потели, и номерки линяли, а это было никак нельзя – могли выкинуть из очереди!..Наша окраина застраивалась. По ту сторону шоссе новенькими домами протянулась Новопесчаная улица. Там открылась школа, и нас, «головановских», перевели туда. Как раз напротив школы начинали строить кинотеатр «Ленинград», и после уроков мы все гурьбой шли на стройку, к котловану. Среди комьев извлекаемой земли мелькали черепа, кости, а порой – и георгиевские кресты: на месте этом было знаменитое Братское кладбище времен Первой мировой войны…А самый яркий эпизод из «той» жизни такой. Как-то зимой я обнаружил, придя в гардероб, что у одного пальто с «нашей» вешалки кто-то срезал воротник – из разреза белели клочья ватина. Побежал в класс, сообщил ребятам об этом печальном факте, все ринулись вниз, расхватали свои пальто, а на вешалке осталось то самое – как оказалось, мое…