НАЧНУ С «УГАДАЙКИ»: попробуйте определить, армия какой эпохи описана ниже. «С появлением новобранцев старослужащие стремятся обозначить свое превосходство издевательствами и глумлением, обличенными в «шутливую» форму… Гогочущая толпа вынуждает новобранца надевать котелок на голову собаке, обливать супом, бить товарища. «Дедовские» игры могут заходить очень далеко и переступать грань развлечения. «Салага» подвергается частым ночным избиениям со стороны старослужащих, стирает их белье, выполняет унизительные операции вроде чистки пола уборной зубной щеткой… Чрезмерные инициации-испытания могут вредить как психическому, так и физическому здоровью. «Дедушка» вдруг подает команду «Фанеру – к бою!» и решает врезать хилому новобранцу прикладом в грудь, да так, чтобы затвор передернулся. Даже при достаточно крепком здоровье после пары таких ударов синяки расползаются до лопаток». ДАЮ РАЗГАДКУ: первые два предложения – из исследования современного историка А. Ю. Рожкова о молодежи 1920-х годов (я только убрала из цитаты слово «красноармеец» и изменила прошедшее время на настоящее). Остальное – нравы современной Российской армии, описанные в книге А. И. Кравченко «Социология девиантности». Жуткое впечатление, правда? Сколько лет прошло, сколько войн, а что изменилось? Единственное, в чем образованные правнуки могут дать фору полуграмотным красноармейцам, – это изощренность издевательств. Продолжим социальные параллели в армии 20-х и 2000-х годов. Четырнадцатого декабря 1920-го в газетах вышла последняя сводка полевого штаба Реввоенсовета: «На фронтах спокойно». Сельское хозяйство и промышленность к тому времени лежали в руинах, как у нас в 1993 году, только на порядок хуже. И так же, как у нас, начали сокращать армию. Голод в Поволжье 1921–1922 годов заставил провести эту процедуру обвальными темпами: было попросту опасно отставлять винтовки пяти миллионам мужиков. К концу 1921 года от Красной армии осталось полтора миллиона, к 1924-му – полмиллиона. (Отмечу как социологический курьез: в числе прочих сократили самое боеспособное войсковое объединение РККА – легендарную 1-ю Конную армию. «На вопрос молодому красноармейцу, за что он будет драться, последний ответил: «За Буденного», – писал Ворошилов Сталину. Тихо ужаснувшись, Буденного включили в состав РВС СССР, оторвав от преданных кавалеристов, саму же 1-ю Конную расформировали. А случилось это в 1923-м, на шестом году тотальной идеологической обработки.) Итак, середина 1920-х, разгар нэпа. В стране уже несколько лет ходит золотой червонец; самый яркий показатель твердости валюты – монетка в полкопейки, на которую, как до революции, можно купить сайку. А денег на армию, даже маленькую, не хватает. В сводках Особого отдела ОГПУ отмечаются случаи, когда в Московском (!) военном округе бойцы отказывались выйти в караул из-за того, что им нечего было надеть. «Красноармеец при попытке насильно снять с него брюки для заступающего в караул сослуживца обругал матом своих командиров», – каково?! Если старший комсостав мог примириться с нищенским денежным содержанием в надежде на служебный рост (да и без штанов, конечно, не ходил), то удержать в армии средних и тем более младших командиров было нечем. Ветеранов Гражданской войны сменили призывники, и тут-то началась дедовщина. «Не имея по причине одинакового возраста реального авторитета среди подчиненных, младший комсостав изощрялся в издевательствах, пытаясь доказать свое превосходство… Сводки о состоянии РККА полны примеров: «Командир отделения ударил солдата ногой по больной ноге», «командир отделения Чернышев ругал подчиненных матом и получил за это благодарность», – это я снова цитирую историка Рожкова. Не те рабочие Надо еще сказать, что партия предпринимала титанические усилия для того, чтобы сделать армию рабоче-крестьянской, а не крестьянско-рабочей. Помимо надежности войск это должно было поднять общую культуру армии. Но сократить долю крестьян хотя бы до 69%, как в довоенной царской армии, в 20-е годы не удалось, а набранные 18% бойцов из рабочих культуру поднять никак не могли, потому что были НЕ ИЗ ТЕХ рабочих. Станочники и тем более мастера, если и попадали в армию, то, отслужив, возвращались домой. На сверхсрочную оставались те, для кого армия могла послужить социальным лифтом: те же крестьяне и городские люмпены. В 1928–1929 годах, кое-как восстановив хозяйство, зажали нэп. Тут же стало всего не хватать, и пришлось ввести карточки. Снова, как в годы военного коммунизма, мерилом достатка стал паек. Существовали различные по количеству и ассортименту нормы; лучшими из «народных» считались рабочий и красноармейский пайки. Система льгот для кадровых командиров и сверхсрочников расширялась год от года. Даже бесплатные билеты им выделяли «с тем, чтобы каждый командир имел возможность бывать в театре 1–2 раза в месяц». С 1934 по 1938 год оклады начсостава (то есть командного, политического и технического) выросли почти втрое. Кадровый кризис преодолели, но сделанного (конечно, поневоле) в 20-х – начале 30-х годов было не вернуть: в армии прижилось целое поколение командиров нижайшей общей культуры. Их тянули, им давали военное образование, попутно избавляясь от не внушающих доверия царских военспецов. Однако никакие билеты в театр не могли заменить полноценной десятилетки или хотя бы семилетки. Либеральные идеологи любят без анализа приводить данные, запущенные в оборот еще «Огоньком» Коротича: из 225 человек, вызванных летом 1940 года на сборы командиров полков, лишь 25 окончили военные училища, а 200 – только курсы младших лейтенантов. Только 7% командиров имели высшее военное образование, а 37% не прошли даже полного курса обучения в средних военноучебных заведениях. И делают вывод: мол, великая чистка 1937–1938 годов обезглавила армию. На самом деле все печальнее, потому что безвыходно абсолютно: до чистки полковых командиров, окончивших академию, было МЕНЬШЕ: всего 6%! Сейчас у нас 1935-й Выше я не случайно упомянула 1993-й как точку отсчета: это год, когда расстрелом Белого дома закончилось вооруженное противостояние оппозиции – современный аналог Гражданской войны. Собственно войны не получилось, потому что в 1991-м отнимали не частную собственность, а «всенародную». Народ прекрасно осознавал, что она ему не принадлежит, и не полез под пули ради того, чтобы отдать ее Руцкому, а не Чубайсу. В целом же процессы одинаковые: и в 1917-м, и в 1991 году начали ломать социальную систему; и в 1921-м, и в 1993-м ломатели победили и начали строить новое общество. Если продолжить аналогию, то у нас сейчас 1935 год. Удивительно все сходится! В этом году Красная армия, как сейчас Российская, дышала уже посвободнее, принимала на вооружение новые образцы техники – знатоки военной истории могут продолжать. Мне как социологу важно, как армия пережила годы наибольшего развала и нищеты: какие офицеры ушли, какие остались, кого напринимали в военные училища – пардон, институты. Низко кланяюсь потомственным военным и всем, для кого государева служба – дело чести. Не жалею о Тарзане, променявшем погоны офицера Ракетно-космических войск на гульфик стриптизера. Остается среднестатистический офицер, который пошел служить не по семейной традиции, не из чувства долга и не потому, что имеет способности и тягу к профессии военного. Он пошел, например, потому, что выпала возможность практически без конкурса и на всем готовом получить неплохое образование. Повысил свой социальный статус. Если этот мотив у него единственный, то в армии он решает свои проблемы. Ох, навидалась я в свое время таких кулачков с огородом, кабанчиком, домашними консервами, с постельным бельем, помеченным казенной печатью, с комплектом химзащиты для рыбалки – армия с ее материальными ресурсами и дармовой рабочей силой позволяет офицеру жить-питаться натуральным хозяйством. Только пока он питается, кого-то в его подразделении бьют, а кого-то просто не учат чему положено. Кулачку плевать: служебные обязанности он переложил на офицеров-двухгодичников, на тех же «дедов». А мы возмущаемся, читая солдатские письма: «Деды мне сломали два ребра, а офицер сделал вид, что не заметил». То, что мотивация к службе у многих нынешних офицеров занижена, время от времени проскальзывает даже в официальных документах. А XXI век не обойдется без войн (за ресурсы; эти войны уже идут, – не демократию же насаждают США в Ираке). Тогда во всей красе всплывут и личные боевые качества кулачков, и плоды их деятельности по обучению солдат… Самый старый – младший командир Вернемся в тридцатые годы. Если так плохо обстояли дела со старшими офицерами накануне Великой Отечественной войны, то о сержантском корпусе и говорить нечего: его слабость отмечали при всех проверках, маневрах и локальных конфликтах. Но подготовить хороших сержантов было некому, некогда и не из кого. Десятилетнее образование воспринималось как ступень к поступлению в вуз, семилетка – к техникуму или военному училищу. Сержантов готовили из тех же крестьянских парней со считавшимся нормальным для села трех-четырехклассным образованием. И таких-то младших командиров не хватало, ведь с 1939 года Красная Армия формировала новые и новые части – мировая война началась! Так и встретили 22 июня: с доставшейся кровью и лагерями военной техникой и с плохо обученным личным составом, который больше техники поломал и побросал, чем потерял в бою. Но дедовщина угасла, как только в армию стали призывать младших командиров запаса. Не мальчики пришли – семейные мужики, которые быстро построили тогдашних «дедов»-сопляков. Собственно, это и есть известный еще в Древнем Риме рецепт победы над неуставными отношениями (а не вечной борьбы с ними): самым старым «дедом» должен быть младший командир. Такому не нужно утверждать свой авторитет кулаками, он и так опытнее любого солдата. Возрождение дедовщины имеет точную датировку: 1968–72 годы, когда трехгодичный срок армейской службы сменили на двухгодичный. В одной казарме оказались новобранцы и трехгодичники, которым предстояло дослуживать по старому приказу и уволиться в запас одновременно с теми, кто пришел на год позже. Они чувствовали себя обманутыми и когда авторитетом, когда насилием переложили службу на молодежь. Но в эти же годы произошло и другое событие: уволились в запас, отслужив 25 лет, сверхсрочники с еще фронтовым опытом. При них, конечно, никакой трехгодичник не посмел бы вякнуть. А когда они ушли, повторилась ситуация 1920-х годов: насилие заменило авторитет. И так до сих пор. Проблема, которую не успели решить до войны, достала нас в XXI веке. И снова с высоких трибун говорят о слабости сержантского корпуса. Обещают хотя бы младших командиров-призывников заменить контрактниками. Хотелось бы верить. Почему дети матерятся Сегодняшние дети много матерятся. Гораздо больше, чем мы в их возрасте. Это отмечают и родители, и педагоги-практики, и ученые. Приведу цитату недавней публикации Центра системных региональных исследований и прогнозирования ИППК РГУ и ИСПИ РАН. Она пространная, зато многое объясняет: «Отмечается нарастание эмоционально-психологической тревожности, стресса, агрессивного неадекватного поведения, низкой самооценки, неготовности, неумения преодолеть проблемы в различных жизненных ситуациях, и как следствие, маргинализация сознания, всплеск разрушительной энергии. Все это наиболее выразительно проявляется в повседневном поведении, общении молодых людей, в том числе в молодежном сленге. Выполняя функцию маркера молодежной субкультуры, сленг становится каналом интенсивного распространения в среде подростков и молодежи ненормативной лексики, отражая тем самым резкое снижение уровня нравственной и духовной культуры». Вот как! Дети матерятся не просто так, а от неуверенности и прочего – коротко говоря, потому, что происходит социальный перелом. А мыто, бестолковые, тянемся к ремню… Перелом 1920-х был куда жестче и кровавей. Достаточно сказать, что в 1919–20-х только на территории Москвы и области действовало более 30 банд с числом огнестрельного оружия свыше 100 стволов, а мелкие не считали. Жизнь человека ценилась не дороже патрона. Да что там обыкновенный человек – милиционерам и чекистам предписывалось в темное время суток ходить по мостовой, потому что с тротуаров их утягивали в подворотни и подъезды и резали. Знаменитый Яшка Кошельков, ограбивший Ленина (отобрал «Роллс-Ройс», кошелек и браунинг), терроризировал ведомство Железного Феликса, бросал бомбы на Лубянке. Резонно предположить, что в таких условиях дети матерились больше, потому что стресс был сильнее. Стала я искать информацию и нашла! В Брянской губернии в 1926 году двадцать две девушки заявили о коллективном выходе из комсомола «по причине изнасилования секретарем ячейки одной из комсомолок». В Нижегородской школьной ячейке из комсомола вышли сразу 37 комсомольцев, протестующих против пьянства и разврата. Они не только покинули ячейку, но и потребовали от ЦК комсомола таковую закрыть, а главных виновников отдать под суд. Да, это вам не мат, хотя и его хватало. Почему бы и не дать? Мне просто лень подыскивать авторитетную цитату о сексуальной распущенности современной молодежи – это общее место, в этом никто не сомневается, в том числе сама молодежь. Виновниками называют Голливуд и Интернет. Но вернемся в 20-е годы: до Интернета как до Луны, Голливуд деликатно затемняет диафрагмой финальный поцелуй. В то же время советская школа перешла от «царского» раздельного обучения мальчиков и девочек к совместному. Советские пропагандисты, протестуя против незыблемости «поповского» брака, вывели из марксовой «общности жен» теорию стакана воды. Мол, удовлетворение полового чувства естественно, как удовлетворение жажды: товарищу комсомольцу хочется, а у товарища комсомолки есть, так почему бы не дать? И пошло-поехало! Общество «Долой невинность» (название говорит само за себя). «Психолаборатория», юные участники которой интересовались появлением детей на свет. Кружок «Чопология» (видимо, от забытого ныне жаргонного слова), где студенты педагогического техникума (!) НАГЛЯДНО, всем коллективом изучали половые проблемы… За сим педагоги-новаторы тащили свои знания в школу. «Постоянные приставания, недвусмысленные намеки, откровенное насилие сопровождали девушек на протяжении всего обучения». Что потом? История говорит, что к концу 20-х молодежь устала от своей р-р-революционности. Всего 0,6% юношей и 1,5% девушек стремились подражать героям революции. Из опрошенных социологами школьников только 2,2% пожелали быть коммунистом, 1,1% – политическим деятелем, 0,3% – комиссаром, тогда как учителем хотели стать 10,4% респондентов, конторщиком – 8,9%; инженером – 5,6%. Были также пожелания стать лавочницей, княгиней, дворянкой, царем, богачом, попом. Опрос 500 читателей журнала «Пионер», проведенный в 1929 году, показал, что на первое место среди выбранных профессий дети ставили техников и агрономов (11,1% голосов), на второе – киноартистов (10,2%), на третье – инженеров (8,6%). Революционных и политических профессий не назвал никто. На первое место среди мотивов выбора профессии дети ставили мотивы личного характера (26,5%), на второе – «нравится» (22,6%) и только на последнее, 8-е место – политические мотивы (2%). Около 7% опрошенных детей высказались негативно о коммунистах, причем их объяснения сводились к следующиму: «коммунист отбирает золото из церквей», «на фабрике обыскивает», «идет, чтобы занять хорошее место», «грабитель», «в Бога не верит», «фальшивый», «самый нахальный», «жестокий», «который продался советской власти». На мой взгляд, эта статистика внушает оптимизм. Именно эти люди, не лезущие во власть, желающие лишь учить детей, щелкать на счетах, строить машины, дома и мосты, подняли из руин экономику страны, а когда пришла пора, встали на защиту своего счастья. Надеюсь, что и наши внуки перебесятся и станут такими.