Прости, «куколка»...

Ее родители знали, что она умрет, — они ожидали такого исхода каждый день — иммунная система почти не работала. Я видел, как они привозили ее в центр психологической помощи на самой окраине югозапада Москвы, где работала тогда моя жена.

Отец «куколки», пожилой уже мужчина, вынимал из «Жигулей» что-то, похожее на огромную детскую игрушку, одетую в ярко-красный комбинезончик — и зимой, и летом. Крестиком торчали в стороны ручки и ножки, голова всегда откинута назад. «А ты знаешь, наша «куколка» научилась голову держать! — однажды вечером сказала супруга радостно. — Она уже узнает меня!» Сколько ж ей тогда было? По-моему, четырнадцать лет. Тельце трехлетнего ребенка, навсегда сведенные судорогой тонюсенькие ручки и ножки — паучок… или нет, все-таки — куколка.

Почему она такая? Зловещая лотерея, выдавшая ее родителям этот билет. И они никогда не роптали на судьбу. Знали, кто родится. Знали, что не отдадут. Знали, что она пришла ненадолго. Они не несли крест, это неправильное, неверное выражение — они несли свою дочь на руках, на руках до самой ее смерти. И на кладбище плакали тихо и светло — от горя и радости. От горя — она ушла. От радости — она отмучилась. Ее, кстати, звали Саша.

«Знаете, незадолго до смерти Саша научилась улыбаться», — сказала ее мама, за неделю вдруг постаревшая лет на пятнадцать. А мы стояли и молчали. Был обычный грипп. А для нее он оказался последним.

И еще потом жена пришла с работы с черным лицом: «Вчера умерла Оля». Оля была очень подвижным дэцэпэшником. Ей было восемь, на следующий год ее хотели отдать в коррекционную школу. Она была на приеме в понедельник, а в среду умерла. Грипп.

Коротенькие жизни, коротенькие судьбы. Они так рано уходят. А мы не в силах, не в состоянии осознать, почему так случается. Может быть, чтобы мы поняли что-то очень важное в этой жизни? Но что?