Настенная живопись инженера Овчинникова

Шестисотпятидесятилетняя история скромного провинциального Боровска, окруженного густыми хвойными лесами, полна мистических, подчас страшноватых страниц. Когда-то одним махом здесь сожгли полтора десятка староверов. Именно тут, в Пафнутьев-Боровском монастыре, сиживал на цепи пламенный адепт старых обрядов протопоп Аввакум.Сейчас 12-тысячный райцентр, насквозь прорезанный оврагами и руслом петляющей меж окрестных холмов речки Протвы, выглядит уныло и заурядно, особенно под низким осенним небом.Купеческая и мещанская застройка позапрошлого века дышит на ладан, большинство исторических памятников не реставрируются десятилетиями, а все основные улицы сплошь в рытвинах и ухабах.Несколько лет назад это серое однообразие нарушил московский инженер и художник-самоучка Владимир Овчинников. Уйдя на пенсию, Владимир Александрович, всю жизнь отработавший в строительной отрасли на самых разных должностях и специальностях, уехал из столичной квартиры в отцов дом в маленьком Боровске, для души занялся живописью и в один прекрасный день решил перенести несколько сюжетов своих холстов на стены домов. И город заиграл! [b]Три часа на фреску[/b] – Вообще-то идея расписывать заборы, ворота, фасады и наружные стены домов принадлежит одному моему здешнему приятелю, Вячеславу Черникову, – мягко, но настойчиво просит отметить важный факт Владимир Овчинников. – С этим необычным замыслом я отправился к тогдашнему мэру города Александру Егереву. Александр Иванович, человек широкой натуры и демократичных взглядов (ныне, к сожалению, покойный), не стал откладывать дело в долгий ящик. Мы сразу подобрали в Боровске несколько перспективных точек, вчерне обсудили возможные сюжеты, и я принялся за работу… В широком живописном смысле то, чем занимается Овчинников, называется фреской. Хотя свои работы, по признанию художника, приходится наносить на самые разные подосновы – от заборной доски и металла гаражных ворот до свежей штукатурки и кирпичной кладки.– На «натуру» стараюсь выходить с рассветом, – говорит Владимир Овчинников. – Город в это время еще спит, и за делом меня видит считаное число человек. Это как раз и хорошо, иначе нет отбоя от зевак: каждый считает своим долгом подойти, цокнуть от восхищения языком и дружески похлопать по плечу (если в этот момент, конечно, я не стою на стремянке)… Фреску, как правило, удается закончить за один-два трехчасовых сеанса.Хотя на некоторые сложные объекты уходило и по месяцу. За пять с половиной лет таким макаром Овчинников нанес около сотни сюжетов на 25 боровских домов! – Так это же, наверное, потребовало дикого количества расходных материалов, – удивляюсь я, пока Владимир Александрович демонстрирует мне роскошный альбом «Заговорившие стены» со своими работами.– Да нет, краски и кисти я стараюсь использовать попроще. В дорогих смысла нет: все равно мои фрески – увы, не на века, под солнечным светом и атмосферными осадками они сохраняют колер максимум пять-десять лет. Кроме того, все, что мне нужно, бесплатно предоставляют местные строительные магазины.– Бесплатно?! – Ну да. Их хозяева считают, что таким скромным образом участвуют в украшении родного города. Естественно, я не против… Понятно, что городские стены Овчинников расписывает лишь в теплое время года. Но это не значит, что в остальные сезоны его покидает Муза: основной творческий процесс, по признанию Владимира Александровича, идет как раз зимой, при работе над эскизами.[b]Муза [/b]Настоящая Муза Владимира Овчинникова – Эльвира Частикова, его четвертая по счету жена, заведующая читальным залом в библиотеке соседнего Обнинска. Впрочем, опять-таки настойчиво добавляет 70-летний живописец, она не только любящая и заботливая супруга, но еще и полноправный соавтор.Ведь подавляющее большинство овчинниковских фресок снабжены ее стихотворными комментариями.Эх, Родина волшебная! Эх, Русь! Кого ты уверяешь: Унесусь?! По бездорожью нашему?! Ну-ну! Лишь на пегасах, любящих страну… – читаем над крылатой птицей-тройкой в конце Калужской улицы.За окошками с цветущими геранями Проживают нынче те же, что и ранее, Не прервавшие традиции хорошие, Огородники, руками в землю вросшие...– а это уже вирши под изображением знаменитого боровского огородника Ивана Дешина, слава об урожаях которого прошла сквозь века и поколения.Вообще во всех овчинниковских работах так или иначе обыгрываются сюжеты из городской истории. За однимединственным исключением: ближайший к дому художника видеоряд, нанесенный на заборе дачи ученого-зоолога, посвящен насекомым и их непростым взаимоотношениям с людьми.На машине персональной Уезжаю, как звезда, От тоски провинциальной… До свиданья! До свида… – уже от лица мухи-путешественницы, храбро оседлавшей лобовое стекло легковушки, высказывается Частикова… – К вам владельцы частных домов, небось, в очередь выстраиваются? – пытаю Овчинникова за обедом.– В очередь не в очередь, но богатые клиенты подкатывали. Только я им от ворот поворот дал: их антураж с художественной точки зрения ценности не представляет.– Так они ж, поди, заплатили бы… – Ну и что! Материальный интерес для меня не главное. У меня пенсия хорошая – 4 тысячи. Куда важнее общественное признание… [b]А вам слабо?[/b]Вот уж где Овчинников снискал почет и уважение, так это в структурах местной власти. У чиновников к его фрескам особая любовь. Так сказать, всесокрушающая. Завидев на улице Ленина самое первое творение мастера – «Плачущее небо под ногами», изображающее меланхоличный осенний пейзаж городского центра, главный архитектор Боровска гневно распорядился: немедленно ликвидировать! Над обоснованием того документа уж и не знаешь, то ли плакать, то ли смеяться: якобы стена дома, превращенная фантазией автора в продолжение улицы, сбивает водителей с толку, и они, замечтавшись, могут ненароком въехать в здание.Но поскольку Овчинникова всячески поддерживал тогдашний мэр Боровска Александр Егерев, странное распоряжение удалось спустить на тормозах. Черная полоса для Владимира Александровича настала, когда к власти пришел преемник Егерева Сергей Зеленов.– Открытый конфликт начался 3 года назад, когда на одной из фресок я изобразил калужского губернатора Анатолия Артамонова, – вспоминает Овчинников. – Главным предвыборным слоганом того были громкие слова: «Россия возродится». Веря в искренность губернатора, я официально обратился к нему с просьбой восстановить красивейший старообрядческий Покровский собор, обезображенный за долгие десятилетия находившейся в нем автоколонной. Вместо ответа – отписка. Перешел на изобразительный язык, чтобы было доходчивее, и направил Артамонову правую половину эскиза диптиха: Анатолий Дмитриевич на фоне Покровского собора. Вообще никакого ответа.– А какова была левая половина диптиха? – Юрий Лужков и возрожденный храм Христа Спасителя. Ну а потом я решил действовать кистью. С утра пораньше отправился на Коммунистическую улицу и перенес эскиз на стену одного из домов. Что тут началось! Причем главный упрек, который мне выдвигали, почемуто звучал так: «Что вы себе позволяете, ведь Лужков тут ни при чем!» Ну раз не понимаете, пришлось картину слегка переделать. Взгляд Юрия Михайловича я направил на Анатолия Дмитриевича, а внизу написал: «А вам слабо?» Упреков больше не было, а через несколько дней картину закрасили. Но я не успокоился: по свежей краске восстановил маленький кусочек собора, добавив горький комментарий: «И нет проблем…» – Ну и чего вы добились? – Успеха! Вскоре после этого Артамонов распорядился изъять собор у авто-__ колонны. Небольшой участок по его периметру огородили, и монашки там благоустраивают территорию. Конечно, до восстановления здания руки пока не дошли. Но там средства нужны колоссальные… [b]И нет проблем! [/b]Поражений – даже частичных – наши чиновники признавать не любят. Поэтому в городских верхах Овчинников моментально нажил себе легионы врагов.А следующей мишенью стала шутливая работа «Из века в век», снабженная для пущего узнавания подзаголовком «Глобус Боровска».– Ну я же не сам придумал, что районная и городская власть у нас на разных полюсах, – вспоминает Овчинников. – Об этом в Боровске давным-давно все говорят. И якобы я – одна из пешек в их большой игре.Ну, раз полюса, получите глобус. От пешки… Обозрев столь своеобычное изображение родных пенатов, размещенное к тому же в двух шагах от своей собственной резиденции, Зеленов нашел его малопривлекательным и срочно собрал на заседание городскую административную комиссию. Высокий орган быстренько проштамповал нужное решение: оштрафовать художника на тысячу рублей за самовольное искажение городской среды.И снова жестоко ошиблись те, кто считал интеллигента Овчинникова – обладателя тихого голоса и доброго взгляда – интеллигентским хлюпиком! Недолго думая, Владимир Александрович решил оспорить это взыскание в… суде.– Меня за многое можно критиковать, – говорит Овчинников. – Я даже готов согласиться с тем, что своими работами не вписываюсь в историческую градостроительную среду. Только надо иметь в виду, что от этой самой среды даже в центре Боровска задолго до меня ничего не осталось. После революции абсолютно все особняки поменяли хозяев, были переоборудованы под коммуналки или учреждения, а еще позднее многократно перестраивались. Но даже если сейчас всех их поголовно восстановить, оригинальных построек, за исключением единственного дома на главной улице, мы не увидим: местные купцы, как правило, использовали типовые решения или «списывали» свою новостройку с соседних хором. Но под чем я никогда не подпишусь – так это под тем, будто работал без согласований. Я делал как раз с точностью до наоборот: каждый эскиз скрупулезно показывал Егереву, а также владельцам либо арендаторам зданий. И они их одобряли! Правда, эти решения не протоколировались. Но нам тогда это и не нужно было… К счастью, овчинниковский иск успели рассмотреть до кончины экс-мэра.Приняв во внимание свидетельские показания Егерева, суд отменил решение городской административной комиссии.«Глобус», соответственно, уцелел. При следующей встрече Зеленов процедил сквозь зубы: ладно, мол, с судами закончено, теперь я с тобой буду разговаривать по-другому.Однако от офиса третьей ветви власти Сергей Зеленов шибко отдаляться не стал. Следующими жертвами пали протопоп Аввакум, боярыня Морозова и ее сестра княгиня Урусова, изображенные Овчинниковым здесь же, прямо на здании боровского суда.[b]Россия умеет быть адом [/b]Это, конечно, был поступок. Пожалуй, демонстрация. Дело в том, что по неписаному российскому правилу внешний вид судебных зданий не может быть украшен никакими изображениями и надписями, даже, к примеру, агитирующими за правящую партию. Но все-таки Овчинников совсем уж на рожон переть не стал: свою композицию «Старообрядцы» нанес на задний угол присутственного места. Ведь именно там прежде находились могилы Морозовой и Урусовой.Когда картину увидел председатель Боровского суда, скандал, конечно, разразился. «Ну ты даешь! – бросил он в лицо Овчинникову. – Ты пойми, я твои работы уважаю, но ведь мне теперь самому отвечать придется! Ну и что мне с твоим Аввакумом делать?» Овчинников пожал плечами.Председатель побежал в кабинет – звонить калужскому начальству. «Вам там, наверное, совсем делать нечего? – равнодушно спросила телефонная трубка. – Не мешайте работать!» Так неприкаянные староверы, казалось, получили легализацию в самой что ни на есть официальной властной инстанции. Три года они безмолвно взирали на боровские овраги, лопухи и берега Протвы. А на четвертый год мэр Зеленов, справившийся, очевидно, со всеми другими важными делами, о них вспомнил. И повелел закрасить.Два слоя краски наносили прилежные обнинские маляры на стену, но черная ряса Аввакума все равно проступала.Тогда Сергей Михайлович догадался вызвать штукатуров. Но у тех запала хватило лишь на то, чтобы расправиться с персонажами «Старообрядцев». Нарисованные здания и элементы пейзажа так и остались на стене. А там, откуда прежде взирал на боровчан суровый протопоп, до сих пор даже в самые жаркие дни на штукатурке почему-то не высыхает мокрое пятно… Вечером, выпив душистого чая, мы Владимиром Овчинниковым переходим по пешеходному мосту через Протву и неспешно шагаем по старинному сонному Боровску. Шевеля губами, мой спутник беззвучно считает, произнося еле слышные названия своих работ. Наконец останавливается возле бывшего здания боровской милиции, где, по преданиям, в кампанию 1812 года провел одну из ночей сам Наполеон. Пока приземистый особнячок не начали реконструировать под гостиницу, здесь на фоне драпающих из России французских солдат красовался овчинниковский Супостат и частиковские стихи: Ты спал ли в ту ночь, Бонапарт, Когда твой преступный азарт Потух у нас вместе со взглядом? Россия умеет быть адом.Овчинников наконец итожит: – Получается, за последние годы уничтожили десяток сюжетов. Выходит, 90 осталось. Пока вроде счет в мою пользу? Закатное солнце скрывается в темной туче, и я, заводя движок автомобиля, едва заметно киваю художнику в ответ… Калужская обл.