[b]Ведущий прогноза погоды на НТВ Александр БЕЛЯЕВ, сам того не желая, сотворил небольшую революцию на ТВ. Зрители, привыкшие к сексапильным “прогнозисткам” в коротких юбочках, встретили добродушного увальня-ведущего в домашнем свитере крупной вязки, мягко говоря, с недоумением. Но очень скоро – полюбили. Да и как было не полюбить этого уютного ласкового дядьку, который рассказывает о погоде так, как будто сказку детишкам на ночь читает?[i]Чужой среди своих[/i]– То, что вы попали на телевидение, – случайность[/b]?– Можно сказать и так. Дело в том, что наш институт в конце 80-х начал сотрудничать с телевидением. Многие географические карты, которые вы видите в информационных и аналитических передачах, делаются в Институте географии. Кроме того, мы совместно с Метео-ТВ занялись подготовкой телевыпусков прогноза погоды. В 97-м году возникла идея сделать на НТВ погоду, отличающуюся от того, что делают другие каналы. Роль телеведущих должны были исполнять люди, которые разбираются в этом предмете. Я был одним из руководителей этого проекта. Мы провели несколько кастингов, но все оказалось не так просто. В результате я пошел закрывать дыру… и вот закрываю ее уже 6 лет. Для меня здесь все до сих пор в новинку. Я же не из телевизионной среды и весьма далек от нее, я по другую сторону экрана сижу.[b]– Из благопристойной научной среды вы перекочевали в достаточно жесткое ТВ-сообщество. Может, я и утрирую, Александр Вадимович, но мне кажется, это все равно что из муравейника – прямиком в банку с пауками.[/b]– Я бы не сказал, что там банка с пауками, а у нас в институте – муравейник. Элементы и того, и другого есть и там, и здесь. Хотя на телевидении в большей степени, конечно: там совершенно иной характер работы, она более экзальтированная, нервная. Там я чужой среди своих. Но я бы не сказал, что “перешел” на телевидение. Я периодически выползаю туда и отползаю обратно. Свой рабочий день я начинаю в институте и считаю его своим основным местом работы.[b]– Нашли друзей среди телевизионщиков?[/b]– Я там встречаюсь с массой людей. В прекрасных отношениях со всеми (тьфу-тьфу-тьфу). Я не настолько близок к телевизионному кругу, чтобы говорить о друзьях. В очень добрых отношениях с мэтрами. С Николаем Дроздовым, например, знаком еще со студенческих лет. С молодыми общий язык, как мне кажется, легко нахожу. Возможно, у них иное мнение. Думаю, мне повезло, я общаюсь с людьми приятными. Но так, чтобы друзья... Друзья – это что-то из молодости.[i][b]Работаю реаниматором[/i]– Вам пришлось что-то менять для телевидения в своем, так сказать, образе?[/b]– В этом как раз вся фишка и была, чтобы взять научного сотрудника и пересадить его в телевизор. Даже стиль одежды не менялся. Я и в жизни терпеть не могу галстуки и всякие такие вещи. Что касается образа – это человек, с которым вы сталкиваетесь в повседневной жизни, просто он в силу ряда обстоятельств понимает в этом вопросе несколько больше, чем вы. Как будто случайный прохожий спрашивает про погоду. Вот я и рассказываю не миллионам, а конкретно какому-то человеку. Да и речь моя отличается от обычной телевизионной, и “фефекты фикции” присутствуют.[b]– Как близкие отреагировали на неожиданный виток вашей карьеры?[/b]– Очень по-разному. Сначала сын мой сказал: “Ты что, с ума сошел?! Это ж телевидение!” Правда, камер я не боюсь, никогда не нервничаю, вне зависимости от того, прямой эфир или нет. Я себя чувствую в своей тарелке. Чего нельзя сказать о моих близких, которые однажды посмотрели на меня по телевизору и бросили. Восприятие близкого человека на экране адекватно собственному. Я на себя не могу смотреть категорически. А когда в первый раз себя увидел, это вообще был шок! Но потом, когда мне сказали, что я ничего не понимаю в этом, я успокоился. Если уж профессионалы считают, что все нормально… Мне обычно говорят: “Ой, а вы на самом деле моложе, чем на экране!” Хотя, черт его знает. Неужели я таким старпером выгляжу на экране?.. Вот мама и ее приятельницы – исключение. Вот они умиляются. Мама – это вообще отдельная песня. Для нее этот сериал бесконечен и радостен.[b]– У каждого телеведущего есть поклонники.[/b]– У нас же в России не только поэт больше, чем поэт ([i]смеется[/i]). Это ж не просто отбарабанить прогноз погоды, а потом отваливай – реклама дальше идет. Я сам для себя решил, что должен быть своеобразным реаниматором. Поэтому очень часто улыбаюсь не к месту. В конце концов погода – это не важно, она все равно от нас не зависит, и уж тем более она не должна руководить настроением. Можно горевать при прекрасной погоде, а можно, наоборот, быть счастливым, когда дождь идет. Вот я и стараюсь донести это до зрителей – да, ребят, все нормально! Судя по реакции, это воспринимается нормально. Во всяком случае, когда люди меня узнают, они улыбаются. Правда, особым разнообразием вопросов не балуют. Обычно спрашивают: “Что у нас с погодой?”[b][i]Чтобы бабушка понимала[/i]– Это правда, Александр Вадимович, что раньше вы водили рукой не по карте, а по пустому пространству?[/b]– На НТВ за эти шесть лет было два варианта погоды. Первый, когда я стоял лицом в камеру и под рукой был раскрытый атлас, которого на самом деле не было. Если бы кто-то зашел в студию, то позвонил бы в “скорую помощь”: стоит мужик и руками размахивает. Всех очень удивляло, что я попадал “в точку”: я же географ, и знаю карту как свои пять пальцев. А сейчас я сижу перед плазменным экраном, при желании могу подсмотреть (чего, конечно, не делаю). В “Стране и мире” – там вообще огромный экран, времени нет смотреть.[b]– Чем научный прогноз отличается от телевизионного?[/b]– Прогноз погоды готовит Гидрометцентр России – один из крупнейших мировых центров. Это научный труд, ежедневный, рутинный, очень тяжелый и затратный. Результат этого труда – фолианты. А то, что вы видите по телевизору, – некий эскиз, набросок. Потому что за одну-две минуты рассказать про погоду от Чукотки до Черноморского побережья Кавказа невозможно. Про картину “Явление Христа народу” можно рассказать в двух-трех словах, если понадобится, в деталях. Тут возможны издержки. Если бы мы с вами жили в компактном Люксембурге или Лихтенштейне, можно было бы о погоде детально рассказать. А у нас при наших территориях, на которых сосредоточены все мыслимые природные зоны… Это же не экватор, где круглый год одно и то же. Что там говорить, даже по Москве, вы можете попасть под ливень в районе юго-запада, а где-нибудь в районе ВДНХ будет ясное солнце.[b]– А в институте и по телевизору вы на “разных языках” разговариваете?[/b]– Я считаю (и в этом у меня мало сторонников), что прогноз погоды должен быть немного опущен с профессионального языка до языка обывателя.Но у нас чаще всего наоборот бывает. Ведущий говорит на профессиональном языке, а ты уж давай поднимайся до его уровня. Когда я говорю о погоде, то меня должна понимать любая бабушка. И с цифирью то же самое. К примеру, москвичу все равно, какая погода на Чукотке или в Анадыре. Поэтому в своих прогнозах, когда речь идет о регионах, я называю цифры, кратные пяти, чтобы человек понимал, о каком порядке цифр идет речь. Зритель легче усвоит информацию “на юге Сибири минус 10”, чем я буду морочить ему голову подробностями: “минус 8–13”. О погоде в городах, конечно, рассказываю более подробно – с шагом два градуса.[b][i]Утопленник – это к дождю[/i]– Об ошибках синоптиков анекдоты слагают. Существует ли средний процент несоответствия между прогнозом и самой погодой?[/b]– Есть такое понятие, как оправдываемость прогноза. В середине прошлого века она была меньше. Сейчас достигла 92–93 процентов. Но, с другой стороны, если я выйду сейчас на улицу и вы меня спросите: “Александр Вадимович, какая будет завтра погода?” – я глубокомысленно посмотрю на небо и скажу: “Завтра погода будет такая же, как сегодня!” Оправдываемость этого прогноза – 65–70 процентов. Люди почему-то считают, что синоптики все время ошибаются. Я в этом случае говорю, что они просто путают время и место.Тут еще психологический момент есть: когда прогноз совпадает, люди этого не замечают. Когда погода хорошая – тоже. Но стоит только ошибиться, и мы сразу забываем, что это прогноз. Спрогнозируйте мне назавтра курс доллара! Во-от! А там гораздо проще прогнозировать, там все зависит от воли человека. С моей точки зрения, прогноз погоды больше, чем на три дня, – за пределами наших возможностей. Вы попробуйте “спрогнозировать” шахматную позицию, когда перед вами голая доска, без фигур. Основные герои нашего романа, которые определяют погоду – циклон и антициклон, – живут в среднем неделю. Попробуйте спрогнозировать погоду, когда еще ничего нет. Здесь есть некий элемент “полумистического” предсказания, хотя специалисты не любят этот термин. Я смело так могу говорить, потому что не занимаюсь прогнозами. Я их просто артикулирую.[b]– Вы часто обращаетесь к народным приметам. Верите в них?[/b]– Когда хотят показать несостоятельность примет, то вспоминают об утопленнике, который, как известно, “случается” к дождю. Но мне кажется, есть какой-то механизм, который заставляет, как мы в детстве в школе учили, белочку запасаться большим количеством еды. Это что, у каждой белочки Гидрометцентр в голове? Или когда бабушки определяют по одежке лука, какая погода будет. Я думаю, что будущее науки – разгадать эту народную мудрость, которая копилась не годами, а даже веками.[b]– В честь вас назвали паука. Что это за история?[/b]– Есть такой паук – “Гонофузий Беляевий”. Я же географ, часто езжу в экспедиции. Как-то был в экспедиции в пустыне Гоби. Сдружился там с зоологом Володей Овчаренко. Я ему помогал ловить пауков, и в одну из моих ловушек попал новый паук. Как это принято, его назвали в мою честь. Теперь даже в Нью-Йорке в зоологическом музее есть экспонат.[b]– Ваш сын пошел по вашим стопам, стал географом.[/b]– Наверное, среди географов – наибольший процент династий. Вы едете в экспедицию, есть ребенок маленький, берете его с собой. Он привыкает. Если у него нет каких-то специальных наклонностей – творческих или, наоборот, технических, – то он повторяет путь родителей. Есть люди, которые до сих пор в походы ходят. Вообще-то возраст уже немалый, а он все на байдарках. Обожаю таких людей! Любовь к природе – это страшная сила ([i]смеется[/i]). Правда, мне больше карты нравились. Я хотел стать географом, стал им. Я считаю, что я очень счастливый человек.