Под занавес уходящего года в Московском Международном доме музыки пела Любовь Казарновская. Это был первый и единственный за долгое время ее сольный концерт в Москве. В преддверии европейского гастрольного тура с программой «Мой XX век» прима встретилась с корреспондентом «Вечерки». – В вашей программе – музыка Сергея Прокофьева и Рихарда Штрауса, Де-Фалья и Сергея Рахманинова, Франсиса Пуленка, Джакомо Пуччини, Джорджа Гершвина… Причем вы исполняете произведения этих великих композиторов на шести языках. Это творческая необходимость? – Можно сказать и так, потому что, кроме русского, немецкого, английского и итальянского, есть еще и языки, на которых я не говорю, но пою. Например, испанский или французский. Вообще, это одни из моих самых любимых авторов, которые жили примерно в одно и то же время, на стыке веков – в основном до 20–40-х годов прошлого столетия. Эти композиторы совершили настоящий прорыв в музыке. – В вашем певческом репертуаре и оперы, и оперетты, и романсы, и шансон… Не мешает ли такое разнообразие жанров сосредоточиться на чем-то главном? – Это еще не все. Как раз на этом концерте я выступала с ансамблем «Эрмитаж» в качестве не только певицы, но и немного дирижера. Музыканты уже шутят, что я освоила очередную смежную профессию. – На днях в залах Музея современного искусства открылась выставка знаменитого фотографа-портретиста Жана-Даниеля Лорье, который выбрал вас одной из своих героинь. Часто ли такое творческое сотрудничество перерастает в дружбу? – Не часто. Потому что известные деловые люди сегодня очень «закручены». Жизнь расписана по минутам, и даже дружба их, как правило, носит сугубо деловой характер. Просто посидеть с ними и поболтать о ничего не значащих вещах уже не получается – все только по делу. Редко бывает, чтобы эти отношения перешли в дружбу. Именно поэтому для меня творческое сотрудничество с Жаном-Даниелем Лорье дорогого стоит. Вообще это легендарный французский фотографпортретист, который уже полвека сотрудничает с ведущими глянцевыми журналами и домами моды. Он работал с Жаком Шираком, князем Монако Альбером, принцессой Стефанией, Фрэнком Синатрой, Изабель Аджани, Клаудией Кардинале и многими другими великими людьми. – В самый пик карьеры вы пошли на то, чтобы родить ребенка. Не было искушения пожертвовать счастьем материнства ради творчества? – Хотя в то время я была по рукам и ногам связана контрактами, я была бы, наверное, самым несчастным человеком, если бы отказалась от ребенка. Знаю, что такую глупость совершают многие мои коллеги, но потом они кусают себе локти. Ведь это и есть счастье – дать жизнь другому и продолжить в нем себя. Сейчас мой сын очень увлечен музыкой барокко, и несмотря на свои 15 лет он очень серьезный мой критик. Его взгляд и слух еще не замылены, и он очень точно реагирует на звук. Так что я к нему прислушиваюсь. Хотя самые дорогие для меня минуты – когда Андрей начинает со мной по-детски сюсюкаться, просит посидеть с ним рядом, погладить по голове. Сын очень с нами дружит и во всем советуется. Часто уединяется с папой, чтобы поделиться какими-то своими мужскими секретами. И мы всегда, несмотря на свою занятость, находим для него время. Гоняем с ним на роликах, катаемся на лыжах, на велосипедах… А иногда садимся все вместе на балконе и читаем. Я недавно перечитывала «Анну Каренину» Толстого, Пушкина. Но у Андрея, наряду с «Собачьим сердцем» и «Дьяволиадой» Булгакова, и «Гарри Поттер» гуляет, и прочие не очень серьезные книжки… – А для мужа вы время находите? Не как для своего импресарио, а, скажем, приготовить что-нибудь или рубашку погладить? – Такое случается по необходимости. Если надо – я встану у гладильной доски и поглажу сорочку. А если такой необходимости нет – так зачем же это делать? А вот готовить я люблю. Мне иногда доставляет удовольствие встать к плите и побаловать моих мужчин вкусным блюдом. А часто мы просто идем в «Прагу» или «Новоарбатский» и покупаем какие-нибудь вкусные салаты. Когда я уезжаю на гастроли, то они сами кашеварят, прекрасно справляясь с этой задачей. – Вы родились и выросли в Москве. Какие ваши любимые места? – Конечно, это Старый Арбат, куда мы часто ходили гулять с родителями, район моего детства – я выросла у Киевского вокзала. Я очень любила кататься на троллейбусе. Бывало, сядешь на 39-й и едешь через Старый Арбат до Бородинской Панорамы. Или на 2-й – до консерватории, а иногда дальше, в сторону собора Василия Блаженного. Я просто обожала этот маршрут. А сейчас люблю гулять пешком, вдыхая такой знакомый московский воздух. Еще одно мое любимое место – Плющиха. Там жил Евгений Федорович Светланов, и когда я готовила с ним «Китеж», то часто ходила к нему домой пешком через Бородинский мост. Идешь, а вокруг старые дома, чудесные дворики, тихо и спокойно – удивительный район. Но, к сожалению, старой Москвы становится меньше и меньше. Хотя я с удовольствием брожу и по сегодняшней Москве, все-таки город моего детства был другим, и снег в нем был более чистым. Помню, как мы в своих валенках с калошами лепили с сестрой во дворе снежную бабу. Недавно мой сын с одноклассниками в школьном дворе пытался слепить снеговика – испачкали все руки так, что едва отмыли. Предрождественская Москва всегда ассоциируется у меня с «Щелкунчиком» Чайковского и детским циклом: «Игра в лошадки», «Няня», «Зима»... По радио часто транслировали эти классические произведения. Москва тогда была более доброй и безопасной, и родители спокойно отпускали меня на новогоднюю ночь с одноклассниками. Но и сейчас мне очень нравится наш город зимним вечером, когда где-то кто-то гуляет, а ты сидишь дома, в тепле, уюте и читаешь книжку. Вот это я люблю.